Hell is paved with good intentions.
Солнце
Оригинал: ficbook.net/readfic/5318100Направленность: Джен
Фэндом: Проповедник (серия комиксов)
Основные персонажи: Джесси Кастер, Кэссиди, Тюлип О'Хара
Пейринг или персонажи: Джесси Кастер/Тюлип О'Хара, Кэссиди
Рейтинг: PG-13
Жанры: психология, пропущенная сцена, повседневность
Предупреждения: OOC (наверное), насилие, элементы гета
Размер: мини
Описание:
Вырисовывая очередной лучик дурацкой татуировки, Джесси был близок к тому, чтобы расхохотаться в голос - так спокойно и весело было от их привычной перебранки.
Посвящение:
Татуировкам Джо Гилгана, не иначе.
Но от канона сериала тут нет ничего.
Ибо Господь Бог есть солнце и щит...
Псалтирь, 83:12.
еще 2373 слова
Наблюдать, как Кэссиди понемногу восстанавливается, было тем еще занятием. Постепенно отросла даже рука — это была самая впечатляющая часть представления. Мало-помалу удлиняющаяся в размерах хилая культя превратилась в паучью тоненькую ручонку — кожа да кости и коротенькие пальчики совершенно поросячьего нежно-розового цвета; со временем оформилась вполне нормальная человеческая конечность — такая же, какая была, худая и жилистая, с узловатыми венами под бледной кожей. Раны на голове зарубцевались, волосы отросли, правда, еще не везде, и торчали клочьями, куда более беспорядочными, чем обычно. С глазом, видимо, до сих пор все было не очень хорошо, но очки, даже расколотые, Кэссиди снимать не стал. Поменял их в итоге на новые, раздобытые Джесси в супермаркете вместе с очередной порцией мяса, и наотрез отказался показывать, что у него там творится в глазнице. Впрочем, сказать по правде, не очень-то и хотелось это видеть.
Ел Кэсс, конечно, тоже очень приятным для глаза образом, а ел он теперь чаще и больше обычного, и пил тоже. Впрочем, Джесси уже привык к истекающим кровью бифштексам, готовым вот-вот замычать, на тарелке у приятеля, хотя все лучше понимал вегетарианку-Тюлип с каждым новым обедом в компании Кэссиди. В конце концов, однако, сырое мясо и даже раздобытая разными способами кровь впечатляют меньше, чем регенерирующие на глазах части тела.
Совсем к другим вещам Джесси никак не мог привыкнуть — а может, боялся или стыдился привыкать. Да что там… Даже думать об этом ему было страшно.
Совсем недавно он тащил на себе жалкий человеческий обрубок — без руки, почти без ноги, мешок раздробленных костей, живое решето — из Масады, и его мутило. Не от запаха крови, не от ее вида и не от того, как буквально расползалось под пальцами развороченное пулями мясо — от осознания, что это все из-за него. Из-за Джесси.
Джесси мутило, когда он увозил Кэсса из чертова граалевского притона, а тот, лежа на заднем сидении, запрокинув голову и вытянув беззащитно-тонкую, с острым кадыком, шею, глухо и хрипло смеялся.
— Бедняга падре. Хреново все-таки быть тобой.
— Молчи, придурок! — рявкнул на него Джесси. — Силы береги.
Кэссиди заткнулся послушно и резко, до скрипа зубов. Посерьезнел, каждой черточкой лица стал напряженнее, внимательней, тверже.
— Спасибо, что отправился за мной. Я тебе этого не забуду, Джесс.
— Не стоит благодарности. В Масаде должен был оказаться я, а не ты.
— Хер тебе, преподобный. Ты бы там дубу дал. А тебе еще мир спасать.
— Черт тебя возьми, Кэссиди, а если бы тебя прикончили?
— Философские вопросы задавай святым мощам и трупам в Масаде, падре. А я — живой, — хмыкнул Кэссиди, устраиваясь на сидении поудобнее и затих, забылся тяжелым дневным сном в синеватых тенях тонированных стекол.
Живой, как же.
— Прощай, жестокий мир! — вопит Кэссиди, балансируя на кромке решетчатого ограждения смотровой площадки Эмпайр-стейт-билдинг. И орет еще какую-то там чушь про жестокость реальности. Трагически закрывает лицо руками, придерживая на самом деле очки, чтобы не слетели — и бросается вниз, к ужасу зевак. Сердце Джесси тоже летит вниз вместе с ним — разом в пятки, никогда в жизни, преподобный Джесси Кастер Богом готов поклясться, если такие клятвы сейчас чего-то еще стоят, не было ему так страшно!
Кэссиди висит над Пятой авеню. Ободранные пальцы вбились в кладку, тощие ноги беспомощно болтаются в воздухе. Под ним — сто этажей, Нью-Йорк и пустота, над ним — осиротевшее без Бога небо и перепуганный до смерти Джесси, а он, чертов придурок, хохочет, снова ржет, мерзавец, довольный и чокнутый, по-гиеньи скалится: купился, обратил внимание, перепугался «и-в-имени-его-звон-оружия» Кастер.
Живые себе такого не позволяют, Кэссиди — может, потому что давно мертв, сам рассказывал о своей смерти здесь, на этой самой башне. Поэтому он ее, смерти, не боится, если не считать солнечного света и той самой ямы в крепости, откуда его вытащил Джесси. Может, он просто вляпался в эту очередную переделку потому, что это же идиотина Кэсс, и делает он все, не думая своей сотню раз пробитой-простреленной головой... Или просто кайфует от опасностей, и вот снова нарвался? Дьявол его разберет, этого тронутого кровососа.
Ясно одно: если бы Джесси и захотел бы по какой-нибудь причине это забыть, если бы Кэссиди довел его своими выкрутасами до точки, так, чтобы захотелось послать его далеко-далеко — он не забыл бы. Прямо-таки романтически точно отпечатавшееся у него в голове, как «Мир Кристины» или момент зачатия Генезиса: худое лицо, озарившееся на мгновение светом по щелчку зажигалки, пляска красноватых огоньков в темных стеклах очков, тихое и уверенное «Я тебя не оставлю» и совершенно собачья преданность в нем во всем, такая неприкрытая, что от нее даже совестно как-то и — радостно.
Все же они у него оба необыкновенные. За что-то Джесси Бога мог бы и поблагодарить, когда, наконец, его встретит. Кэсс. Тюлип.
Воспоминания о них обоих, их общие приключения переплетаются, смешиваются, события сбиваются с правильной последовательности.
Вот Тюлип — она бросается на него в самом прямом смысле слова, едва не сбивая с ног, счастливая, сияющая, вокруг нее пакеты из бутиков картонно хлопают ангельскими крыльями. Пахнет цветами, солнечные золотые искорки пляшут в глазах и на волосах, целует горячо и сладко, с ежевичным привкусом. Да, она зла, конечно, что он снова оставил ее, но это же Тюлип, она все понимает и знает, как дорога Джесси, и радость от встречи пока что переполняет ее и не дает разразиться грозе. У нее даже для смущенно отступившего в тень, подальше от солнца и нежностей, Кэссиди находится поцелуй — а Джесси-то переживал, что его близкие друг друга плохо переносят. Находится куча веселья и дружелюбия, конечно же, и в адрес Эми, позже, в баре. Засыпает только потом Тюлип грустная, попросив обнять ее покрепче и зарывшись лицом в подушку, заставляет его — молчанием и тихоньким, совершенно детским шмыганьем — прислониться подбородком к ее плечу, прижаться теснее, не отпускать до утра и видеть страшные сны, в которых живой Тюлип нет.
…Она умерла еще в Анжелвилле, ей прострелили голову, поехавший ты кретин, она больше не вернется…
Проснулся Джесси, разумеется, с воплями и адской головной болью, не сразу поверив в реальность перепуганной Тюлип рядом. Что было вчера? Где они были? Масада? Встреча с Эми в баре? Даллас? Анжелвилль? Ад?
— Джесси! Что стряслось, детка? — нежное беспокойство не помогало, и Тюлип отвесила ему хорошую пощечину. — Уймись! Что бы это ни было, это всего только сон, Кастер!
— Иисусе, ты чего, батюшка? — Кэссиди примчался моментально, не рассчитав, не постучался, нет — вынес дверь номера к чертям, и теперь стоял, смущенный, с оторванной дверной ручкой в руках, в одном только полотенце на бедрах после душа и в неизменных очках. — Ты так орал, словно тебя серафимы на кусочки резали, что случилось-то?
— Черт возьми… — пробормотала Тюлип, отбрасывая волосы со лба и неотрывно глядя на Кэссиди.
— Что не так? — не понял было тот.
Не так, как обычно, было все. Изрубцованное еще тело, частично будто вылепленное из розовой мятой жвачки — свежая блестящая нежная кожица на предплечье, розовые же пятна — на груди и боках. Все-таки, Эми, бар, ранее — Тюлип, пахнущая Парижем, и граалевская крепость. Шрамы Кэссиди выстраивают заново для Джесси реальность.
— Я же говорил — был с ним, пока все отрастало, — пояснил Джесси, уже почти уверенный в том, что же происходило совсем недавно. — Тюлип, Кэсса здорово покромсали в Масаде.
— Отросло все, — поспешил заверить Кэссиди, вжимаясь в угол потемнее и почесывая успевшие покраснеть под рассеянными утренними лучами плечи. — Падре — отличная нянечка. Он банк крови ради меня ограбил, так что…
— Что б вас, парни, — выдохнула Тюлип, не слушая его. — Вы хоть осознаете, сколько мы уже пережили?
Еще бы не осознавать. Вот только Джесси начинал всерьез переживать, что из-за Генезиса — или из-за других потрясений — все в его голове скоро смешается в одну общую невнятную кашу, жуткую, как проклятые кошмары, и больше эту кучу будет не разобрать.
Видимо, все «отрастает» и восстанавливается в итоге только у Кэсса.
Кроме, вероятно, мозгов, если судить по последнему списку покупок "на завтрак", который Кэссиди составил после того, как они все немного пришли в себя. Заявился из своего номера снова, старательно избегая полосок света, пробивающихся сквозь жалюзи, закутанный с ног до головы и очень серьезный.
— Шариковая ручка? Игрушечная машинка с мотором? Изолента? — Джесси откровенно недоумевал, изучая перечень.
— Не забудь цыпленка. Не замороженного, ради всего святого, падре, — молитвенно сложил руки Кэссиди, отправляясь спать. — И не продешеви с машинкой.
Позднее, после своего вечернего пробуждения, расправившись с магазинным бройлером, Кэссиди радостно собирал все углы в комнате мотеля игрушечным внедорожником в ожидании заката, и, наконец, устроив ему спуск по лестнице во внутренний дворик, вывалился на крыльцо. Под сумеречными уже небесами с клочьями дождевых туч разложил в свете фонаря на веранде бунгало отвертки, изоленту, ножницы, уселся на ступеньки. Внедорожник подъехал к его ногам, Кэссиди безжалостно вырвал моторчик цепкими пальцами, пробив разноцветный пластиковый корпус, и, после где-то еще двух часов возни, торжественно представил вниманию Тюлип и Джесси странное приспособление, сделанное из ручки, иглы и моторчика на батарейках.
— Я тут подумал, — смущенно проговорил он. — Мы столько пережили, как верно говорит Тюльпанчик… Можно бы какую-то память об этом оставлять.
— Это что, самодельная тату-машина? — удивилась Тюлип.
— Ну да. Научился такие делать у парней в тюрьме… Ох, не надо вам этого знать. Короче, она работает. Показать?
— Кэсс, можно было стырить профессиональную. Или купить, — заметил Джесси.
Кэссиди скорчил неодобрительную гримасу и сел на кровать рядом с Тюлип, стянул футболку. Рубцы, еще покрывавшие его с утра, уже успели разгладиться.
— Можно отметить мою новую руку, — сказал он. — Ну, и в прямом смысле, и в переносном.
Тюлип с неожиданной серьезностью взяла у него маркер и склонилась над левым плечом.
— Мне нравится эта идея, — проговорила она. — Знаешь, Джесси, а я ведь неплохо рисовала раньше. Что будем набивать?
— Портрет Джо Страммера во всю спину, разумеется, — выразил Кэссиди пожелание. — В память о моем безупречном похороненном вашими стараниями музыкальном вкусе.
— Кто-то про воспоминания о приключениях говорил, — напомнила Тюлип. — И почему вообще именно тебе?
— Потому что это у меня от прошлого никогда ничего не остается, а говорят, оно учитель будущего, вот, — выдал Кэссиди серьезно и старательно, будто выученный урок.
— Ага. Оно, и правда, тебя ничему не учит, — заметил Джесси.
— Иному лучше бы и не учило! — возразил Кэссиди, нахмурившись. — Вот взять, например, Сая, — он кинул быстрый взгляд на помрачневшую Тюлип. — Пустишь человека в самое сердце, а потом — раз! И у тебя нож из руки — прости, Тюлип, — из спины торчит, и что теперь? Считать, что все вокруг мудаки, душу на семь замков и никому не доверять? Нет уж. Я не согласен.
— Если бы он тебя истекающего кровью в своей труповозке катал, ты бы по-другому говорил, — сказала Тюлип, поеживаясь от ужасных воспоминаний.
— Он мне другом был, ясно? — огрызнулся Кэссиди. — Так что хера лысого — «по-другому»! Простите меня еще раз за Сая, очень жаль, правда, но поверь, милая, мне тоже несладко. Ты побывала в тачке маньяка, совершенно чужого тебе мудака, с которым потом благополучно расправились — стресс, но, давай честно: скольким опасным ублюдкам ты лично выкрутила яйца в своей жизни? И неужели они тебя сколько-то волнуют и ты еще не привыкла? А мне Сай был как брат. Сколько лет знать этого мудилу и понять, что в итоге не знал о нем ничего — каково? Да еще чуть не потерять из-за него тебя… вас. Черт! У меня не только от прошлого никогда ничего не остается — от друзей, понимаешь? — он смешался, видимо, вспомнив, что подобные откровения предназначаются только Джесси, да и то по большим праздникам.
— Верю-верю, — фыркнула, стараясь скрыть смущение, Тюлип. Подумав еще минутку, она перехватила поудобнее руку Кэссиди и набросала на коже предплечья эскиз будущего тату.
Близ сгиба локтя синело пока что бледным прозрачным контуром солнце — ровный круг и рваные протуберанцы по краям.
— Вампир с татуированным солнышком — примерно такой же бред, как все то, что с нами происходит, верно? — спросила она почему-то у Джесси.
Это было ужасно глупо. Но отчего-то очень подходило, и верно.
— Мне нравится, — одобрил Кэссиди, берясь за машинку. — Это ж как змею себе наколоть, если змей боишься. Психотренинг и этот… оксюморон? Это как твоя колоратка, падре. Противоречия рулят. Я ведь иногда даже скучаю по этому засранцу, — он постучал ногтем по рисунку.
«Как и я по Богу… наверное?»
— Кто засранец настоящий, так это ты, — заметила Тюлип. — Ну, тем более, подходит.
Кэссиди подвинул ближе настольную лампу, обмакнул иглу в подготовленные чернила, включил моторчик, задумался на мгновение — и передал машинку Кастеру. Тот вздрогнул: ну на, мол, я уже привык, что больно все время из-за тебя — так, что ли?
«Ладно, парень, от тебя тоже масса неприятностей», — напомнил себе Джесси, выводя контур рисунка.
— Вообще в этой истории с Граалем как раз на солнце я ни разу не напоролся, — сообщил Кэссиди, раскуривая сигарету. — Только в самолете у Старра все зудело, пока шторы не опустили, а так жить можно. Я наплел, что у меня какое-то там кожное заболевание, и лысый меня очень берег… Поначалу. Падре, еб твою! Больно ведь!
Тюлип протянула Джесси коробку с салфетками — промокнуть выступившую кровь.
— А ты думал, будет приятно? — отозвался Джесси.
Вот чудила. Терпел черт знает сколько времени пытки в Масаде. Перерезал сам себе горло в истории с Саем. Едва не убился в лепешку вместе с грузовиком о Покровителя Убийц. Вел машину с простреленной к чертям головой — и не пискнул, только травил потом пьяные байки на этот счет. А тут скулит из-за какой-то иголки.
— Может, стоило оставить цветок, — проговорил Кэссиди, глядя на Тюлип. — Не в этот раз, так в следующий. Ты определенно украшаешь все эти истории.
— Ага, если меня в них пускают, — хмыкнула Тюлип, мстительно покосившись на Джесси. — Жополицего тебе в следующий раз нарисую, — пообещала она. — Очень для них символично. Прямо лицо всего того, во что ты нас втягиваешь.
— Кто кого втягивает — это спорный вопрос, крошка с большой пушкой. Ой, ну давай, начинай твое любимое: «Ты дурно влияешь на Джесси»…
— Завались, Кэссиди!
Вырисовывая очередной лучик дурацкой татуировки, Джесси был близок к тому, чтобы расхохотаться в голос — так спокойно и весело было от их привычной перебранки.
Когда он найдет Бога, он спросит у него, где эти двое научились все прощать ему и друг другу. Если Бог вообще в курсе, что творится в головах у «бездушных тварей» и женщин.
@темы: Cassidy, Preacher, фантворчество, DC