Смысл

[archiewynne]

Давненько я ничего сюда не уносила из фиков.
Исправляюсь.

Название: Смысл
Фэндом: DC Comics, Бэтмен
Основные персонажи: Памела Айсли (Ядовитый Плющ), Эдвард Нэштон (Эдвард Нигма, Риддлер)
Пейринг или персонажи: Ядовитый Плющ/Риддлер
Рейтинг: PG-13
Жанры: Гет, Драма
Размер: Драббл.

Описание:
Их встречи - почти случайные, непостоянные и всплесками, урывками, словно приступы болезни или порыв слишком сильного ветра, способный распахнуть окно, вихрем поднять бумаги со стола и устроить из них листопад.

Публикация на других ресурсах:
Только с разрешения автора.

1833 слова

Их встречи — почти случайные, непостоянные и всплесками, урывками, словно приступы болезни или порыв слишком сильного ветра, способный распахнуть окно, вихрем поднять бумаги со стола и устроить из них листопад.
— Черт тебя побери, Пэм! Это ты неплотно закрыла окно?
Она хохочет, запрокидывая полыхающую огненной медью голову.
— Моим крошкам нужен свежий воздух.
— А мне нужна возможность работать и мои чертежи не в ведре с водой для поливки! — он держит промокший лист брезгливо, двумя пальцами, сокрушенно глядя на расползающуюся на глазах в размытые пятна тушь.
Растения захватили его кабинет. Снова. Каждый раз — что-то новенькое, какие-то новые неведомые виды. Загадочника всегда привлекает и раздражает все таинственное и незнакомое. Из-за Плющ на его книжной полке давно поселились пособия по ботанике, но это мало спасает.
— Что за очередная машина смерти? — она выхватывает лист, рассматривает изображение, чуть наморщив лоб. — Это какое-то орудие пыток?
Когда Плющ чего-то не понимает, она просто делает вид, что все в порядке и что у нее нет вопросов. Но иногда может повести себя по-человечески и просто спросить — не иначе, если ей хочется поболтать.
— Нет, это подъемный механизм. Лифт для перемещения человека между комнатами-ловушками, расположенными на разных этажах. На каждом новом этаже от пола отделяется и падает вниз случайный блок, пока под ногами не разверзнется настоящая пропасть. Так что ловушка этажом выше может и не понадобиться.
— В какой-то момент я думала, что ты действительно поумнел и со всем этим завязал.
— В какой-то момент и я думал, что ты больше не вернешься.
Но она всегда возвращалась. На улицы Готэма, в коридоры Аркхэма, в его жизнь. Приносила с собой запах цветов, хаос, сломанные вещи и сломленных людей, шрамы и ожоги, головокружение от ядовитого дурмана и неизменную ноющую боль в подреберье, в которой он не признавался никому, прежде всего — самому себе.
Вот и сейчас — привычно присела на край его стола, словно он только для этого и предназначен, и разлетевшиеся листы бьются и трепещут вокруг нее, будто крылья огромных мотыльков, и один, пойманный, промокший, со злосчастным подъемником, уныло поник в ее пальцах.
— Все, что тебя окружает, не имеет ни малейшего смысла, — вдруг говорит она, хлестко и зло, с вызовом сминая лист, и ждет возражений.
По комнате гуляет ветер, и это позволяет ему сохранить ясность ума и не поддаться влиянию дурмана.
— Что меньше всего ценится, будучи чистым? — спрашивает Загадочник.
Ее ресницы непонимающе вздрагивают. А Эдвард осматривает комнату, мысленно выделяя, выхватывая из ее пространства новые предметы, и продолжает:
— Чем отделяют жизнь от солнца и любопытства? Четыре опоры, крыша одна, и под крышею той не живут никогда. Говорю без звука, не имея собственных слов, полна словами — что я?
— Что ты несешь? — она удивлена.
— Бумага. Шторы. Стол. Книги. Эта комната полна разнообразных предметов, созданных руками людей и служащих людям. И в каждом из этих предметов, вне зависимости от их важности и значимости, можно найти ровно столько смысла, чтобы озадачить того, кто утверждает, будто бы смысла ни в чем нет. А ведь это только вещи, заметь. Самые обыкновенные вещи.
— Это тебя забавляет?
— Дурачить других, в смысле?
— Ты ответил вопросом.
— Да неужели? И о чем был вопрос?
— Дурачишь ли ты меня.
— Да ладно! И что, дурачу? Я бы не посмел! — решительно и серьезно заявляет Нигма, пряча ухмылку.
— Шут гороховый, — качает головой Плющ.
— «Шут»? Не по адресу.
— Как раз по адресу, жалкий подражатель хозяевам Готэма.
— Давай без лекций по поводу власти, стиля и прочего, хорошо? Готов поспорить, мой опыт в подобных делах побогаче твоего.
— Неужели? — Плющ презрительно усмехается от подобной наглости.
— А как ты думаешь, кем труднее управлять, — он вызывающе приближается к ней почти вплотную, руки сложены за спиной, выражения лица не понять из-за очков. — Бесхребетными одурманенными зомби или людьми, обладающими разумом и волей?
Плющ недовольно поджимает губы.
— Я могу тебя просто сейчас убить, — напоминает она.
— О да, в нашем городе проще всего сделать себе имя, отнимая жизни.
— Мою тоже когда-то отняли, — внезапно в голосе Плющ проскальзывают нотки истерики. — Что ты знаешь о тех, кто по-настоящему достоин этого второго, истинного имени, глупец?
— Если я чего-то не знаю, — высокомерно вздергивает он подбородок, — расскажи мне.
Что-то вроде тени человеческого страдания пробегает по лицу повелительницы растений прежде, чем Плющ резко и решительно подается вперед.
Ее поцелуй можно было бы назвать страстным, если бы он не знал, что на самом деле означает поцелуй Ядовитый Плющ — смерть. Если в этом поцелуе и бывает страсть, то это страстное желание чьей то боли и погибели.
— Я покажу тебе, — едва оторвавшись, дав им обоим короткую заминку, возможность свободно дышать, шепчет она. Молниеносно оплетает руками его плечи и спину, обхватив бедра ногами — ямочки у коленей, умопомрачительно нежная на вид кожа, к которой мучительно хочется прикоснуться, лодыжки наперекрест — притягивает к себе, заключив в кольцо из ног и рук.
Лоза-душитель карабкается вверх по дереву, сжимая ствол в смертельные кольца.
Эдвард, как всего лишь человек, инстинктивно обнимает прижавшееся к нему гибкое тело, чувствуя, как шею и лицо, где она касается голой кожи, жжет неведомым огнем, идущим куда-то внутрь, в плоть и кровь, в отклик растущему возбуждению и гаснущему ощущению реальности.
Другая реальность наполняет его. Ускользающие в свежести ветра — небывало чистый воздух для города — ароматы цветов, названий которых он так и не знает. Биение чужого сердца под его ладонью — или это вода толчками поднимается вверх, от корней к могучим ветвям столетних дубов на головокружительную высоту, или к верхушкам травинок, тонких и с острой гранью, способной порезать при неосторожном прикосновении. На какое-то мгновение он ощущает себя над пропастью, пустоту которой не заполняют пять этажей под ними — бетон, перекрытия из металла, квартиры, люди, вещи, бродячая кошка на пожарной лестнице вычесывает из спутавшейся шерсти семена сорной травы, и в каждом семени теплится жизнь, еще не успевшая начаться, но ждущая своего пробуждения. Он успевает все это подумать за те мгновения, пока растворяется без остатка в изумрудно-медном яде, хотя думая ли — скорее, чувствуя, как, не сравнимое по силе с тоскливой привычной тяжестью в грудной клетке, его наполняет изнутри совсем новое, ни на что не похожее, ощущение. Это чувство чужеродное и пугающее, но удивительно притягательное — словно какая-то слишком давно забытая часть его самого взывает к памяти, доказывая свое существование.
И пустота отступает, туда же, куда и реальность с ее точными четкими очертаниями (предметы), цифрами (количество этажей и секунд, минут, часов), логичностью и упорядоченностью (мысли, суждения, законы времени и пространства) — он до краев полон чем-то по-настоящему прекрасным, пока тихий голос не возвращает его назад, в бытие:
— Теперь хоть немного понятнее?
Реальность возвращается, ветер разъяренно хлопает створкой окна, и в разгромленной комнате Плющ осторожно и неумолимо отстраняет от себя ослабевшего, побледневшего от действия ее яда Загадочника.
— А после полагается умереть, — глухо говорит она. — И где-то перед этим возникает такая боль, которую почти невозможно вынести. «Почти» — потому что я не умерла, а стала тем, кто я есть. И потому что некоторые тоже продолжают жить и даже никак не изменяются, но я нахожу способ избавить от них землю.
Она внимательно смотрит на него и, понимая, что он не в силах что-то сказать, поясняет:
— Это была Зелень. Не просто яд, яд — это всего лишь проводник. Это голос земли, зов самой природы, тайна, что утрачена миром людей, и даже миллион твоих глупых загадок не стоит ее.
— Не ее, — едва слышно говорит пораженный Загадочник. — Тебя.
Но Плющ, кажется, не слышит. Она прислушивается к наполняющему все ее естество зову земли, и что в сравнении с ним слабый голос человека?
Она остается сидеть на краешке письменного стола, замерев в задумчивости и словно забыв у него на плече тонкую, почти прозрачную руку.
— Мне говорили, что это все форма безумия, — произносит Плющ. — Если это так, то такое безумие не может быть для многих. Со мной говорит природа. Я порой думаю, может с другими, немногими, избранными, так же говорит город? Ведь, согласись, в Двуликом есть что-то большее, чем Харви Дент. В Джокере я почти не чувствую человека… Мне так часто хочется сравнять эти бетонные и каменные коробки с землей и напоить ее их кровью, тех, кто наводняет эту землю страхом. Сила может противодействовать только силе, иначе битва не имеет смысла. Либо та, другая сила есть, и ее можно ощутить — потому их, хозяев города, так боятся! — либо ее нет, и все это, опять же, не имеет смысла. Потому что не существует тогда никаких сил, управляющих городом, у камня и металла нет голоса, и эти улицы ничем не дышат и не хранят никаких тайн. Есть только люди, возомнившие себя носителями силы, которой не существует, и научившиеся пугать, мучить и убивать других. Если все так просто, то даже этот разговор бессмыслен, как не имеет смысла существование всего этого лживого человеческого мира, в основании которого одна пустота, страх и жажда власти — ничего настоящего. Есть только я, Зелень… и ничего и никого достойного в противовес. Что ты думаешь?
Эдвард думает о том, что она сейчас выносит городу — если не всему человечеству — смертный приговор. И о том, что нужно уже прийти в себя, презрительно улыбнуться, придумать парочку загадок, которые она не угадает, отвлечь ее — пусть Плющ и выплеснет в ответ потоки недовольства, и в итоге, вполне вероятно, ему придется уносить ноги или болтаться вниз головой в коконе из лиан, привешенном к потолку.
Он видит в ее глазах ожидание и все усиливающееся разочарование, но, чуть ли не впервые в жизни, не находит, что сказать.
Впрочем, заминка оказывается недолгой.
— Я думаю, что, прежде чем уничтожать город, мир, людей и тому подобное ты, Пэм, должна мне рассказать как минимум вот об этой лиане. Я определенно должен знать имена твоих тварей (прости — детей), уничтоживших мою новую штаб-квартиру. Например, вот этой гадости под потолком.
— Гнетум, класс гнетовые, — удивленно отвечает Плющ. — А там, левее… Дьявол, ты опять вздумал меня дурачить?!
— Не дьявол, но спасибо за сравнение меня с образом мирового зла, очень лестно. Пэм, если бы я хотел тебя дурачить — загадывал бы загадки. Ты ведь это знаешь.
— Ты все испортил, — вздыхает Плющ.
— Это называется «снять пафос». А вот теперь можно и загадку…
— Бедный Бэтмен. Как ему не повезло — возиться с такими, как ты. В следующий раз непременно убью Мышь, чтобы не мучился, — стонет Плющ, массируя виски.
Эдвард, наконец, довольно усмехается с явным облегчением. Теперь она говорит хотя бы об одном убийстве. И, кстати, не его, Загадочника. Впрочем, на самом деле, она всегда больше грозится. Ведь Пэм пришла поговорить. Даже говорящим растениям, мечтающим о гибели человечества, иногда нужен если не кто-то близкий, но хотя бы просто собеседник.
Такая роль вполне ему по плечу.
Вот только боль в груди усиливается с каждым мгновением, словно в него всадили пулю, но Эдварду не до душевных ран. Нужно в очередной раз убедить это воплощение разрушения оставить его и, желательно, город квартала на два окрест в покое. Ему не до Плющ, и вообще нужно восстанавливать свое злодейское имя и репутацию, хотя…
Если она права, во всем этом нет ни грамма смысла.
Оригинал: ficbook.net/readfic/4646240